|
Воспоминания коллег и друзей
Наталья Варлей: Впервые я увидела Юру на ступеньках Щукинского училища. Мы вместе поступали на первый курс. Он стоял в центре толпы абитуриентов — такой большой, вальяжный, громкий, что-то рассказывал и держал внимание всех. И потом на протяжении всех четырёх лет нашей студенческой жизни он так и притягивал всех нас какой-то необыкновенной внутренней силой. Это, наверное, и есть магия таланта. С ним мы сразу прониклись пониманием. И так невольно получилось, что в нашей общей студенческой жизни главная, ведущая роль была у Юры. Он всегда был в центре внимания. Мы все старались говорить, как он, шутить, как он, — вкусы всего нашего курса были подстроены под Юру. При этом над ним немножко подсмеивались, подтрунивали, "пельмень" называли его — но с такой любовью, с такой нежностью. Или "бело-розовый": он был как зефирчик — мягкий, пухлый, уютный, с большими, словно припухшими губами. И в то же время удивительно лёгкий. Просто потрясающе лёгкий. Я очень хорошо помню, как он танцевал на уроках танцев — просто летал. Он замечательно пел. У него был прекрасный голос, удивительный слух. До Щукинского училища он занимался музыкой. И ещё на всех занятиях по мастерству он слушал, всё время делая какие-то наброски, рисунки, зарисовки, шаржи... карандаш из рук никогда не выпускал. А как мы развлекались! Вот перерыв между лекциями. Юра садится за рояль и играет свою любимую "Конфетки-бараночки". И тут такое начиналось! Что мы творили — непостижимо просто! Например, Костя Райкин выпучивал глаза и как обезьяна скакал по столам. И начинались "джунгли". Шум, крики, хохот... А ведь было всем нам от семнадцати до двадцати лет — уже не школьники, а взрослые люди. А Юра всему этому безобразию аккомпанировал.
Из книги Натальи Бобровой
"Юрий Богатырёв: не такой, как все" Издательство "Центрполиграф", 2001 г. Татьяна Догилева: С партнерами мне сразу как-то везло... Но самые лучшие отношения у меня сложились с Юрой Богатыревым после "Нежданно-негаданно". Он был милейшим, интеллигентнейшим человеком с большим чувством юмора. Мы подружились ужасно. Вплоть до того, что, когда он уезжал на гастроли, мы писали друг другу письма. А после съемок ходили все время в обнимочку, и даже прошел слух, что мы поженились... Он был очень хорошим человеком. Изумительный актер, может быть, слишком зацикленный на работе, жизнь вне работы ему была малоинтересна. С талантливыми людьми вообще очень интересно общаться - это же другие планеты. Их необычное восприятие жизни, необычные поступки, действия - все это завораживает и очень привлекает. Чем больше времени проводишь с талантливым человеком, тем больше обогащаешься. Юра, конечно, дал мне много.
"Спец по пробам" Татьяна Догилева
Журнал "Наше кино" №2, февраль-март 2004г. (>>) Ия Саввина: Вот чему я научилась у Юрочки... это такой невероятной самоотдаче! Он очень не любил, когда я говорила: "Да не люблю я играть. Не люблю репетировать." - "Ты с ума сошла!" Для него это была жизнь. И он расходовал себя на полную катушку, что называется. Мой муж говорил о нём: "А, это ийкин гастрольный муж." То есть мы были так дружны. Мы завтракали вместе, обедали вместе, ужинали вместе... Телевизор, ничего не понимая, в той же Японии смотрели вместе... И вдруг показывают уже пожилого Тони Перкинса, первый его фильм, хичкоковский. И это было так страшно! Мы сидели на диване, смотрели. Потом я отходила к двери и смотрела на Юру, а он - на экран. И я говорю: "Юрочка, когда пройдет это самое страшное, то ты меня позови." Он говорит: "Июш, иди сюда. Иди, иди, всё уже прошло." Я подхожу и как раз самое страшное-то и начинается. И этот негодяй говорит: "Ну я, пожалуй, пойду, роднуша, к себе, а ты тут сама..." И я: "Да я тебя сейчас задушу просто! Без тебя я вообще не могу смотреть!..." Тоже был человек нежнейшего сердца. Ему доставляло наслаждение сказать людям что-то хорошее. Он с раннего утра садился к телевизору. И если кого-то видел, тут же звонил. Ему хотелось сказать приятное, обязательно.
Из передачи "Театральная летопись: Ия Саввина"
телеканала "Культура", 2006 Валентин Гафт: Юра был замечательным художником, прекрасно рисовал. Он рисовал портреты многих актёров. Я газетами никогда не занимался, но поскольку были потрясающие рисунки, то хотелось их куда-то помещать. Мы, значит, организовали такой лист - это нельзя назвать газетой - он назывался "Современник-требюн". Я что-то там пописывал, а Юра рисовал. Это перед уходом во МХАТ... У него были другие взгляды и интересы. Его Галина Борисовна, по-моему, недооценивала. Как мы все знаем, он был потрясающий артист. А роли, которые давали ему в театре... я думаю, что они были... не ведущие, во всяком случае. Он заслуживал гораздо большего. Вообще, Юра - неоценённый в "Современнике" артист. На него надо было ставить, надо было выдумывать, имея такого артиста. Мне кажется, это такая ошибка... театра прежде всего. Артист грандиозный. Мне он нравился прежде всего, конечно, в кино. Что он сделал в кино, в театре у него таких работ не было. Он был разный артист. Он был и герой, он был и характерный артист, смешной... Он мог играть любые роли. У него таланту хватило бы на всё. Они (сыгранные им роли) как-то были очень глубокие... Очень помогало то, что он портретист. Он чувствовал характеры людей, характеры, которые мог потом нарисовать.
радио "Культура", март 2007
Олег Табаков: ...И вот еще человек был один... Его уж нет. Это Юрка Богатырев. Вот когда думаешь о том, как же мало реализуют люди нашего ремесла талант, который им дается от Бога и от папы с мамой... Вот один из таких. Ах, как бы он много мог сыграть! Юра Богатырев... Очень такой одинокий... Нежный-нежный человек. Мы в "Обломове" играли: я — Обломова, а он — Штольца. Но, как мне кажется, "голубиная душа", конечно, вот это про него.
Из передачи "Театральная летопись: Олег Табаков"
телеканала "Культура", 2005 Елена Яковлева: Однажды довелось сниматься в кино с Юрием Богатыревым ("Полёт птицы", 1988г.). Дело было в Ленинграде, и, когда мы возвращались обратно, я оказалась с Юрием в одном купе. И до самой Москвы рта не раскрыла. Сидела и слушала. Выяснилось, что рядом со мной был нереализованный, несчастный, сомневающийся человек. Он говорил, сколько ролей не сыграл, в скольких фильмах не снялся. У него было много режиссеров. Но главным он считал Михалкова. Говорил, что Михалков его больше не снимает, что между ними разорвалась пуповина, их связывающая. Это было как любовь в самом высоком смысле этого слова. Казалось бы — Бо-га-ты-рев. Слава, имя, роли... А с его точки зрения — трагедия.
Из интервью в "МК-Бульвар"
11-17 апреля, 2005 (>>) Никита Михалков: Я познакомился с Юрой в Щуке, потому что мы учились вместе. Он учился на два курса младше меня. И я помню его невероятно дородную внешность... Помню его в самостоятельной работе по "Подростку" Достоевского — он приготовил отрывок и замечательно там играл... Уже тогда он считался очень перспективным актером. К тому же у него еще было дарование художника. А также замечательный юмор, деликатность в обращении. То есть это был как бы образ артиста начала XX века — мхатовской школы, с интеллигентными манерами и веселыми шутками... ...Юра очень тонкий артист, тончайший. И что самое главное — у него были абсолютно потрясающие интуиция и вкус. Он точно чувствовал тонкость юмора. Он не мог играть "средне" — мол, это проходная сцена, и бог с ней... Он не мог быть просто тупо органичным артистом. Ведь вот есть органичные артисты, которые очень хорошо произносят текст и все делают очень мило... Но он не мог. Он был по-настоящему театральным артистом — в самом прекрасном смысле этого слова. Поэтому все его реакции, все повороты характера его героя были удивительно крупны. Но эта крупность была не театральным нажимом, а выразительным мощным мазком — как у художников "Бубнового валета", скажем: такой жирный, сочный, очень на своем месте. И в то же время он держал тонкость паузы. Вдруг — дрогнувший голос, вдруг — наполнившиеся слезами глаза... Это он делал просто ювелирно. И в этом отношении сегодня я не знаю такого актера... Юра был просто как выезженный скакун. Он мог по ходу импровизировать — достаточно было из-за камеры ему шепнуть, что делать, и он мгновенно разворачивался, и это было абсолютно органично. Он был совершенно мастерский импровизатор. Хотя он, как и я, любил импровизацию хорошо подготовленную, а не просто спонтанную — оттого, что не знаешь, что делать... ...Его "неяркость" была его великим преимуществом — он был из тех актеров, которые могли быть любыми. Он был как бы стерт. Зато из него можно было делать что угодно. Трудно найти другого такого актера, который мог бы играть и Шилова в вестерне, и Войницева в "Механическом пианино", и Штольца в "Обломове", а потом Ромашова в "Двух капитанах". Юра именно тем и потрясал. Юра действительно был гениальный артист. Я имел счастье и смелость говорить это ему в лицо и считал, что ему очень важно было это слышать. Ему нужно было, чтобы его ценили. Ему не хватало внимания. В последние годы он был поглощен театром, мы же в это время писали сценарий "Грибоедова" и были как бы совершенно разными планетами... Мы дружили, но не ходили друг к другу в гости каждую неделю. Он звонил мне, я ему. Мы не теряли контакта, просто он не был таким плотным, как когда мы работали в одной картине... Юру трудно с кем-то сравнивать. По степени возрожденческой одаренности, блистательному артистизму, тонкому вкусу рядом с таким замечательным художником я сегодня никого не представляю себе...
Из книги Натальи Бобровой
"Юрий Богатырёв: не такой, как все" Издательство "Центрполиграф", 2001 г. |